"Руки вверх!"
По телефону и в этом интервью говорит Диана. С патетическими интонациями. Под-ч-еркивая согласные. Держа паузы. Света мягче. Она молчит. Как настоящий серый кардинал. И в самом деле она – первая скрипка.
- Как должны выглядеть настоящие снайперы?
- Суть – это песни. Не хотелось бы, чтобы то, чем сопровождается их исполнение, перечеркивало главное. Мы выходим на сцену не клоунами и не проповедниками каких-либо социальных идей. Хотя каждый что хочет, то в нас и видит. И я к этому привыкла.
- Чего ты никогда не станешь делать на сцене?
- Врать, как и в жизни. А вообще на концертах хотелось бы достичь абсолютного улета. Я считаю менее удачными те концерты, на которых постоянно чувствуешь подошву своих ботинок. Когда ты открываешься и становишься после концерта мокрым, как кролик, вот это да!
- Есть разница в твоем поведении на сцене и в жизни?
- На сцене ты более открыт, потому что чувствуешь себя абсолютно свободным и неуязвимым.
- Неуязвимым? А кого ты боишься?
- Когда я поняла, что буду петь всю жизнь, стала сжигать за собой мосты. Сейчас я могу сказать, что мне бояться по большому счету некого. Всех, кого могла потерять, я уже потеряла.
- И стала свободнее?
- Конечно.
- А когда ты поняла, что будешь петь?
- В три года.
- И начала сжигать мосты?
- Не сразу. Сначала мама поставила меня на табуретку, и я спела «Чебурашку». Осознанно действовать стала намного позже – в 1993году, когда поменяла Магадан на Питер. Там я закончила факультет «Русский как иностранный». В то же время у меня появился человек, который сказал: «Ты делаешь все, что хочешь, но не поешь». Я решила работать на радио. Разослала резюме, стал ждать. А потом мы сидели с этим парнем в ресторане на Останкинской башне, мимо проходили люди, они пели русские народные песни и зарабатывали этим на жизнь. Я встала и пошла с ними петь. Прямо в ресторане. С молодым человеком мы после этого расстались.
- Что бы ты изменила, если бы начала жизнь заново?
- Ничего. Все, что должно было произойти, произошло. Единственное, я бы не позволила родителям грохнуть свою собаку. Я тогда просто уехала на картошку. Приехала – собаки уже не было.
- Как складывались отношения с родителями?
- У меня с ними всю дорогу были чудные отношения. Родители развелись, когда я была во втором классе. Мама вышла замуж, и отчима я иначе как тятей (по-сибирски) не называла. Мы миновали много поселочков на Чукотке и Колыме и очутились в Магадане. Я пошла в университет, тогда же отец научил меня играть на гитаре. В Питер решила ехать посреди учебного года. Мама была против, но отец сказал: «Я в 18 лет хотел доехать до Магадана на мотоцикле. До сих пор жалею, что не сделал этого. Поезжай.» Мама смирилась, но руки не подала, когда я уезжала. Через некоторое время мы помирились. Правда, была еще одна ситуация, когда родители поняли, что я не буду работать по специальности. Мама тогда сказала, что у нее есть возможность забыть о моем существовании или меня принять. Я сказала ей: «Выбирай второе, заработаешь на мемуарах».
- Что тебя формировало – школа, книжки, фильмы…
- Думаю, формировал меня во многом Север. Это совершенно иная страна со своими законами и спецификой. Сейчас там все рушится, остается только столица – Магадан. Школы, где я училась, больше нет – поселок вымерз. Я понимаю, что это дико звучит и я похожа на такого медведя.
- Нет, не очень похожа. А в чем заключается влияние Севера?
- Это какая-то диковинная сила, во-первых, во-вторых, честность, в-третьих, стойкость. И еще способность в любой момент отдать.
- Скучаешь?
- Нет. Пытаюсь сохранить в себе детство. Если оно покроется пылью, мне будет очень сложно вернуться к себе. А пока я сама для себя очень близка.
- А чем вообще взрослые отличаются от детей?
- Способностью радоваться.
- Какие три вещи ты взяла бы с собой на Луну?
- Перочинный нож, ручку и яблоко.
- А перочинный нож зачем?
- Чтобы резать яблоко.
- Тебе нравится влиять на людей?
- Власть – страшная штука, похлеще любого наркотика. Легко губить людей, имея над ними власть. Но надо помнить – ты в ответе. Я не могу себе сейчас позволить быть в ответе. Я недостаточно ответственна, но я набираю очки. А пока взглядов своих не навязываю: хочешь – слушай, не хочешь – выключай.
- Что ты думаешь о книгах?
- Минус – русские народные сказки, плюс – «Карлсон, который живет на крыше», Крапивин (детский писатель, фишки которого – шпаги, каравеллы и пацаны в спущенных гольфах). Классику перечитала всю, исключение – «Мать» Горького и пьесы Островского. Потом был серьезный крен в зарубежную литературу. Ремарк. Он, кстати, для меня – прямое продолжение Крапивина на более взрослом уровне. Потом эта троица – Борхес, Маркес и Кортасар.
- А что ты прочитала за последнее время?
- Знаешь, я в детстве думала о родителях, что они все знают. Они приходили домой и ничего не читали. Теперь себя ловлю на том, что в свободное время я скорее посмотрю в окно или поиграю в шахматы, чем возьмусь за буквы.
- Почему это происходит?
- Мне больше стал интересен реальный мир. Каждый день нов, несмотря на то, что названия повторяются. Поэтому реальные события больше цепляют. Мне никогда не было с собой скучно, и я очень много думаю внутри.
- Твои песни про тебя или про некоего лирического героя?
- Песни из меня, но не всегда про меня. А мой герой ни фига не лирический. Он очень вредный. И строптивый. Самый натуральный Дон Кихот, который борется с ветряными мельницами. Такое легкое садо-мазо. Просто быть счастливым ему недостаточно.
- Твои песни очень патетичные, с надрывом. Хотя при этом ты – ироничный человек. Почему у тебя в текстах нет смайликов?
- Лучше грустно петь, чем грустно жить. Это раз. Два – мои песни имеют русские рок-н-ролльные корни. В русском роке все постоянно пытаются резать душу на куски. Можно, конечно, резать и улыбаться, но это будут кривые улыбки. Хотя, следующий альбом будет намного мягче.